В Абхазии меня расстреливали. Ну, не понравился я пьяному казачьему атаману Васильеву, воевавшему на стороне абхазов, и он решил пошутить. Дико хохоча, бравый вояка трижды дал автоматную очередь поверх моей головы. Действие происходило на территории российского военного санатория, охраняемого бравыми русскими десантниками. Увы, военные не могли мне помочь. Прибежавший на выстрелы молодой лейтенант не сумел уговорить кубанца прекратить упражнения в стрельбе. “Он мог запросто тебя убить. Атаман стрелял на отлет, держа автомат в дрожащей руке, а пьяному человеку ничего не стоит промазать. Этих людей поселили сюда по указанию нашего Министерства обороны, хотя они не являются военнослужащими. Каждый вечер они устраивают пьяный дебош со стрельбой, мы ничего не можем с ними поделать”, — жаловался мне русский офицер.
В Абхазии я впервые встретился с наемниками из России. Но потом они попадались мне практически во всех горячих точках распавшейся империи.
Это очень разные люди. Среди них есть идейные борцы, откровенные уголовники, романтики, искатели приключений… Наиболее точно определил эту породу человечества Ключевский, использовав термин “пограничные люди”. То есть те, кто не может найти место в устоявшейся жизни, а ищет себя лишь в экстремальных ситуациях, осваивая новые, еще “не порабощенные” цивилизацией территории.
В личной охране председателя Временного совета Чечни Умара Автурханова не встретишь чеченцев. Один из телохранителей, попросив не называть его имени, рассказал мне свою судьбу. “Я родом из русского города. Там живут моя жена и дочка. В армии служил в Северной Осетии. Когда демобилизовался, там как раз началась эта заварушка. С тех пор и стал профессиональным наемником. Своей профессии не стыжусь — в конце концов за эти большие деньги я рискую своей головой. Как-то я попробовал работать в России, занимался коммерцией. Это занятие совершенно не по мне. По-своему мой хлеб не менее честен, чем, например, работа в торгово-закупочном кооперативе”.
Рассказ телохранителя Автурханова перекликается с историей уроженца Рязани, воюющего в другой горячей точке Кавказа. В начале перестройки двадцатилетнего Алексея посадили за драку. Выйдя через три года на свободу, бывший заключенный не смог найти места в изменившемся мире. Прежние друзья подались либо в коммерцию, либо в рэкет —по-другому в новой жизни прокормить семью практически невозможно. Оба варианта были противны Алексею — в тюрьме он приобрел устойчивое отвращение к уголовникам, а дух торгашества был чужд ему с детства. Алексей уехал на войну и не жалеет о своем решении: “Если привыкнешь к войне, — а она не такая уж тяжелая — можно жить легко. Мне нравится, что у меня в руке автомат, в России же за это дают срок сразу. Здесь много людей, которые уже не могут жить без войны, она для нас — образ жизни”.
Двадцатидвухлетний Дима приехал на войну в Западной Грузии из Киева. Его прежняя профессия — водитель троллейбуса. Хотя киевлянин воевал в Грузии уже полтора года, он не выглядел суперменом и был похож на подростка-старшеклассника. Со мной Дима был очень добр:устроил на ночлег, вкусно накормил. А понаблюдав, как наемник возится с собакой, я окончательно убедился, что он не сможет убить человека.
В Киеве Диме было скучно: не было друзей, любимого дела. Пожалуй, единственное светлое воспоминание из довоенной жизни — недолгий курортный роман с молодой москвичкой Аней, отдыхавшей в Крыму. Дима много рассказывал про эту девушку, просил обязательно с ней связаться в Москве. Когда же, вернувшись из командировки, я позвонил Ане, она едва вспомнила имя своего давнего любовника.
В отряде Руслана Лабазанова я обратил внимание на явно славянскую внешность одного молодого бойца. “Да, чеченец я, — попытался развеять сомнения молодой парень. И чуть подумав, добавил: — Уже месяц”.
Семнадцатилетний Сергей Сергеев попал в Чечню из Дагестана. В доме матери он чувствовал себя чужим, никому не нужным. Вечно пьяный отчим бил его часто и крепко. Поступив же в отряд сидевшего за убийство Лабазанова, почувствовал себя человеком. Здесь его никто не унижает, все бойцы обращаются как с равным. Месяц назад Сергею сделали обрезание, он стал мусульманином и принял новое имя — Султан. О своем поступке бывший Сергей не жалеет. “Чечня — моя настоящая родина, здесь со мной обращаются, как с родным человеком. Когда же я был русским и жил в России, видел только плохое”.
И еще одна встреча с солдатом из России. Я брел вдоль линии фронта, разделявшей войска звиадистов и Госсовета. Неожиданно рядом притормозил джип: “Журналист, поехали с нами — посмотришь на наемников Звиада”.
У околицы лежали двое убитых — их тела были еще теплыми. Мне показалось, что эти сильные, рослые молодые люди живы и просто прилегли отдохнуть.
“Мы подстрелили их двадцать минут назад, когда они выходили из села. Один из них русский, из Мурманска”, — рассказал провожатый.
Действительно, в вещах убитых, рядом с заляпанными кровью деньгами, я обнаружил письмо: “Меня зовут Васильев Алексей (имя изменено. —Авт.). Год рождения—1970-й. Паспортные данные—… Если меня убьют, напишите моей матери по адресу…”
Мой гид-грузин еще не совсем привык убивать и чувствовал себя неловко. Согнав с лица Алексея муху, он с искренним сожалением сказал: “Ну, зачем он приехал сюда — в нашу грязь, почему ему не сиделось дома?!”