Кровавый пир гудаутских сепаратистов

Сухуми захлестнул вал мародерства. Царит беспредел. Никто не может быть уверен в своей безопасности:

цена человеческой жизни здесь девальвировалась до стои­мости носильных вещей.

«И тем не менее обстановка в Сухуми стабилизиру­ется, — говорит помощник председателя ВС Абхазии Беслан Барганджия. — В городе наводится порядок, начина­ются восстановительные работы».

Раздувшиеся от жары трупы еще кое-где попадаются. Однако центральные улицы уже очищены. Сейчас там поливают тротуары дезинфицирующим раствором. Но да­же едкая жидкость не вымывает густой трупный запах, словно впитавшийся в поры города.

Штурм Сухуми, начавшийся 16 сентября 1993 г. про­должался немногим менее двух недель. Во время артподго­товки разрушен практически весь курортный город, неког­да белевший среди субтропической зелени. Лишь на окраи­не можно встретить неповрежденные особняки. Особенно пострадал центр. Целые кварталы сметены до фундамента установками «Град». От дома правительства — в прошлом многоэтажного респектабельного здания — остались четы­ре стены (победители так и не смогли на манер штурмо­вавших рейхстаг водрузить на шпиль свое знамя). Под рухнувшими бетонными перегородками, по-видимому, по­гребены останки десятков его защитников.

Полностью уничтожены все линии связи. В городе нет ни воды, ни света. Закрыты все до единого магазины. Горожане питаются, похоже, былыми запасами. С наступ­лением темноты в разных концах города вспыхивают пере­стрелки. Иногда слышны артиллерийская канонада и взры­вы мин. Как сказал солдат абхазской армии: «Добивают засевших в подвалах грузин». На перекрестках лениво

переговариваются бородатые автоматчики с зелеными по­вязками на головах — признак принадлежности к абхаз­ской армии. Каждый второй прохожий вооружен автома­том Калашникова, кое-кто — гранатометом или пулеме­том. Редко встретишь женщину.

Мой коллега — журналистка абхазского телевидения, наполовину грузинка, наполовину русская (она не захоте­ла, чтобы ее фамилия появилась в газете) спряталась от погромщиков в санатории Министерства обороны РФ.

— Ко мне в квартиру вошли двое абхазцев и предупре­дили: если увидим тебя через два часа, убьем. Слава Богу, что не убили сразу.

Патрули абхазских формирований, по ее словам, прове­рив на улице паспорт, расстреливают каждого, у кого в графе «национальность» выведено «грузин».

Последние группы беженцев были выведены из города в конце сентября. Благодаря стараниям офицеров Госкоми­тета по чрезвычайным ситуациям РФ удалось эвакуиро­вать морем около 15 тысяч грузин. Однако постановлением правительства деятельность российской части Объединен­ной комиссии по урегулированию ситуации в Абхазии бы­ла прекращена 1 октября. Оставшиеся в городе люди гру­зинской национальности (по имеющейся информации, не­сколько сотен человек прячутся до сих пор в подвалах, в окрестных лесах и санатории МО) вполне могут попол­нить списки жертв геноцида.

На моих глазах полупьяный ополченец застрелил дрях­лого старика, тащившего тележку с дровами. Почему? Видимо, решил, что его нос типично грузинской формы. Российские десантники, из автомобиля которых я это на­блюдал, только скрипели зубами. Приказано соблюдать нейтралитет. Трупы закапывают в огородах. По свидетель­ству очевидцев в новом Афоне каждый день прибивает к берегу до десятка убитых.

Полное безвластие победившего абхазского правитель­ства сделало город прозрачным для грабителей. Разбитые оконные стекла, развороченные снарядами стены бесстыд­но обнажили домашние очаги перед полчищами маро­деров.

Основные воинские формирования абхазской армии укрепились вдоль границы с Грузией. Вступивший за ними в Сухуми эшелон боевиков — это сброд уголовников. Из Сухуми в Гудауту тянутся вереницы грузовиков, доверху набитых награбленным добром. Автомобили уже отбирают, невзирая на национальность. На проспекте Мира — центральной улице города — наблюдал, как «КАМАЗ» тащил за собой на канате шесть угнанных «Жигулей».

Городская комендатура сформировала подразделения охраны. Но как она борется с мародерами? Командир взвода охраны Виктор Кулик ответил:

— Максимум, что мы можем сделать, это попытаться уговорить грабителя уйти в другое место. Гораздо чаще нам приходится утешать ограбленных: «Скажи спасибо, что тебя не убили».

…Неподалеку от российско-абхазской границы я узнал о том, что в Кодорском ущелье, в глубине Сванетии, скопи­лись тысячи грузинских беженцев. Как при мне сообщили 1 октября по радиотелефону представителю российского Госкомитета по чрезвычайным ситуациям Юрию Дьякову, ежедневно дети и старики, лишенные запасов продоволь­ствия и теплых вещей, десятками гибнут в промозглом каменном мешке. Страшная война в Абхазии, обернувша­яся геноцидом, продолжается и после взятия Сухуми…

Была ли эта трагедия неизбежной? В конце нынешнего лета еще теплилась надежда на то, что ее можно пред­отвратить. Заработала Объединенная комиссия по урегу­лированию ситуации в Абхазии. Созданная по Сочинскому соглашению, заключенному 27 июля официальными пред­ставителями России, Грузии и Абхазии, она установила свои посты вдоль реки Гумиста, разделявшей противобор­ствующие стороны. Более двухсот грузинских артиллерий­ских орудий вывезли морем в Поти. Затворы абхазской артиллерии спрятали под замок в российском воинском подразделении.

— Но, к сожалению, произошли обоюдные нарушения соглашений, — говорит руководитель российской части Объединенной комиссии Валерий Шуйков. — Мирный план с треском провалился. Грузинская сторона не соблю­дала сроки вывода военной техники. Абхазское правитель­ство прекратило деятельность своей части комиссии. И 16 сентября в 5 часов 40 минут абхазские отряды начали штурм Сухуми.

Эвакуацией мирного населения из города и окрестных сел занимался замначальника управления экстренного реа­гирования ГКЧС полковник Юрий Дьяков.

— Это было ужасное зрелище, — говорит он. — В пор­ту — орущая толпа, страшная паника. Солдаты стреляют поверх голов, чтобы хоть как-то усмирить обезумевших от страха людей. Но даже женщины и дети, видимо, привыкшие к войне, не обращали никакого внимания на выстре­лы. На моих глазах рыжий молодой мужик, сбросив в воду пожилую женщину, пробился к сходням и, достав из задне­го кармана брюк пачку десятитысячных купюр, совал их офицерам, руководившим посадкой.

Тем не менее на военных судах удалось переправить в Поти около 20 тысяч грузин, а в Сочи — полтысячи русских. Большая часть русскоязычного населения, как сказали мне военные, осталась в Сухуми — то ли из-за отсутствия информации, то ли в надежде на «порядоч­ность» абхазских властей. Последняя партия беженцев бы­ла вывезена из города 28 сентября.

Сейчас, по словам Дьякова, в республике царит гено­цид. Он собственными глазами видел в море десятки тру­пов. Женщины со вспоротыми животами. Отрезанные голо­вы, лежащие на пляжах между деревянными топчанами.

— Грузин почти полностью вывели в Абхазии, — гово­рит Дьяков. — Беженцы рассыпались по горам или пря­чутся в подвалах. Крупное скопление грузин в Сванетии, несмотря на мольбы грузинского руководства, вывезти по­ка не удается. Посылать военные вертолеты в далекое горное ущелье — обречь их экипажи на верную гибель. В такой неразберихе любая сторона — как грузинская, так и абхазская — может сбить боевую машину ракетой.

Гудаута, расположенная в полутора часах езды от Су­хуми, пожалуй, единственное относительно безопасное место в Абхазии. Здесь базируются воздушно-десантный полк и летные подразделения российских вооруженных сил. В центре города, огороженная бетонными блоками и автоматчиками, стоит резиденция Председателя Верхов­ного Совета Абхазии Владислава Ардзинбы.

20 сентября Россия, применив санкции за нарушение Сочинских соглашений, прекратила электроснабжение Аб­хазии и поставки топлива. Гудаута практически не постра­дала за год грузино-абхазской войны. Небольшой городок, десяток-другой пятиэтажных зданий, а в остальном — кра­сивые особняки, увитые хмелем и виноградом. Дыхание близкой войны чувствуешь, лишь когда мимо на сумасшед­шей скорости проносятся иномарки и «Жигули», из окон которых торчат стволы автоматов. Почти в каждом дворе, за витой металлической оградой, — две-три «легковушки» без номерных знаков.

Позже, вернувшись в расположение воинской части, узнал у офицеров, что большинство этих автомобилей принадлежало грузинам, убитым или убежавшим из селе­ния. Сейчас в Гудауте можно приобрести «вольво» за полмиллиона рублей. И цены на автомобили, говорят, скорее всего, будут падать. А вот за сто литров бензина военным предлагают японский телевизор. Вооруженные абхазы на корточках часами просиживают у въезда в воин­скую часть, тщетно надеясь на то, что «добрый солдатик» отольет им литр-другой топлива.

На утро 2 октября в Сухуми отправляли отделение солдат-саперов. Командир полка приказал трем сопро­вождающим десантникам взять полные боекомплекты и облачиться в бронежилеты. Выставив перед собой автома­ты, «голубые береты» встали в полный рост вдоль левого борта, и армейский грузовик понесся по извилистой гор­ной дороге.

Навстречу вереницей тянулись тракторы с прицепами, «КАМАЗЫ» и легковые автомобили, доверху набитые ме­белью, электроникой, разным домашним скарбом. «Бежен­цы?» — спросил у десантника. — «Мародеры»…

Спустя полчаса въехали в предместье Сухуми — в посе­лок Эшера. Здесь дислоцировались передовые отряды аб­хазской армии. В здании местного пансионата находился ее штаб. Ни одного уцелевшего дома: зияющие глазницы окон, обвалившиеся крыши. Обгоревшие стены испещрены пулями и осколками снарядов. Вокруг ни души.

У нижнего моста врезались в берег Гумисты оборони­тельные сооружения абхазов. С другой стороны реки — грузинская армия. Из противотанковых щелей потянуло трупным запахом. «Тела убитых грузин, — сказал один из саперов, — еще не убраны: сначала нужно разминировать территорию вокруг».

Мы въехали на Бзыбское шоссе, одну из самых протя­женных автомагистралей города. Окна жилых домов по­всюду выбиты взрывной волной, пулеметные очереди пре­вратили металлические ворота в решето, кое-где видны пепелища. Но разрушений меньше, чем на фронтовой окраине.

На изгородях болтаются зеленые и красные ленты. «Цвета абхазской армии», — пояснили военные. На воро­тах домов намалевано краской вроде «ХАСАН ЧИЧНЯ ЗАНЯТО» или «ШАМБА ЗАНЯТО». «Занято, заня­то. ..» — почти на каждом доме выведено это слово. А ря­дом — абхазская фамилия или любая другая, но только не грузинская. «На Бзыбском шоссе, — сказали солдаты, — проживало много грузинских семей…» Видно было, что за­воеватели уже обжились в грузинских домах. Выбивали пыль из чужих подушек, стирали в чужих корытах, ели с чу­жих тарелок. Что там угнанные «Жигули» — огромная ули­ца, со всеми ее домами, оказалась во власти завоевателей.

Парашютно-десантный батальон (№ 901), расположен­ный на окраине Сухуми, — конечная точка маршрута. Здесь также повсюду следы неутихающей войны. Камен­ное здание столовой только день назад было отремонтиро­вано. Воронки от залетавших снарядов засыпаны землей.

— С начала боев за Сухуми, — говорит комбат капи­тан Алексей Черушев, — мы стали островом в море огня. Иногда подвергались обстрелам как с грузинских, так и с абхазских позиций. 17 сентября погиб рядовой Валерий Лященко. 28-го был смертельно ранен ефрейтор Евге­ний Лайтер, находившийся в карауле у сухумского пансио­ната Министерства обороны России. Есть несколько тяже­лораненых.

Батальон совершенно беззащитен перед орудийными залпами. Ни одного подземного укрытия. Единственное бетонное сооружение — здание клуба. Да и то, как сказал Черушев, «на скорую руку слеплено военными строителя­ми и могло похоронить под своими обломками почти весь личный состав батальона».

Главная задача десантников — охрана пансионата, в котором сейчас живут офицерские семьи и сотня бежен­цев. Как они обитают во фронтовом городе? Автоматная очередь в трехстах метрах срезала верхушку дерева. Люди лишены света, воды, связей с окружающим миром.

Меню батальонной кухни — это перловка, суп из кон­центратов, сто граммов тушенки на человека. «Овощи, — сказал комбат, — солдаты видят дважды в год. Все окрест­ные поля выжжены, а доставка витаминов из Гудауты со­пряжена с массой проблем.» Мне продемонстрировали суха­ри, вот уже долгое время заменяющие хлеб. Вскрыв упа­ковку первого попавшегося пакета, я был озадачен тем, что полукруглый сухой хлебец испещрен небольшими темны­ми отверстиями. Что это — сухари с тмином? «А ты посту­чи им о стол», — засмеялся комбат. От первого же удара на поверхность стола высыпались червячки. «Вот так нас тут кормят!»

Средняя офицерская зарплата в батальоне — чуть бо­лее ста тысяч рублей. Что же заставляет десантников подвергать себя смертельному риску? Начальник штаба батальона майор Владимир Соловьев, прошедший Афгани­стан, говорит: «Рисковать — наша профессия. Но главное то, что в городе остались беженцы, русские семьи, для которых батальон — последняя надежда на спасение».

На «джипе» мы вылетели за ворота батальона. Офице­ры в бронежилетах, с автоматами в руках. Комбат до упора выкручивает на магнитофоне ручку громкости. Зву­ки «Господа офицеры» кажутся нереальными среди полу­разрушенного города. Автоматчики в камуфляже, бреду­щие по улице, оборачиваясь, провожают автомобиль хму­рыми взглядами. Холодок пробегает у меня по спине, но успокаивает невозмутимый вид десантников.

Новый район Сухуми, застроенный многоэтажными зда­ниями, был, видимо, прекрасной мишенью для артилле­рии. Снесены верхние этажи. Следы пожарищ. Снарядами выломаны из стен бетонные панели. Солнце бьет в глаза через сквозные дыры. «Восстановлению, — прокомменти­ровали офицеры, — район не подлежит».

На проспекте Мира попросил остановиться у первого попавшегося дома. В стене — полуметровая пробоина от снаряда. Дверь настежь распахнута, на пороге разбросаны какие-то вещи. «Кто здесь жил?» — спрашиваю у вышед­шей из соседнего дома пожилой женщины. «Грузины, муж и жена Цитлидзе», — женщина испуганно посмотрела на десантников, на всякий случай перегородивших въезд во двор. «А где они сейчас?» — «Не знаю». — «Можно вой­ти внутрь?» В доме все перевернуто вверх дном. Рассы­панные по полу лекарства и школьные учебники. Одеяла и простыни вперемешку с одеждой. Жильцы этого дома, если они остались живы, видимо, не успели захватить с со­бой даже самые необходимые вещи.

Дом правительства, похоже, оборонялся до последнего. Перед зданием стоит сожженный БТР. Ступени усыпаны осколками мин и снарядов. С первого этажа видно небо. Бетонные плиты гроздьями свисают сверху на искорежен­ной арматуре. Более или менее сохранилась небольшая пристройка. На подоконниках — бутылки с зажигательной смесью. В одной из комнат, видимо, размещалось абхаз­ское отделение Грузинского фонда милосердия и здоровья. Поднял с пола несколько листочков, исписанных женской рукой. «Проект устава «Союза братства». Учредить с це­лью оказания помощи семьям погибших за территориаль­ную целостность Грузии». Устав утвердить не успели…

Линии электропередачи порваны. Провода паутиной легли на дороги. И даже если сейчас Россия даст в Сухуми свет, ни в одном доме он не зажгется. Магазины, оска­лившиеся разбитыми витринами, разграблены. «Где вы берете продукты, чем питаетесь?» — спросил у одинокого прохожего. «Сухари, консервы. После взятия города разда­вали продукты, взятые на городских складах. Какие-то запасы еще остаются».

На бывшей турбазе «Челюскинская» до грузинского наступления в августе прошлого года жили семьи офи­церов 901-го батальона. Под огнем приносил сюда еду известный в прошлом игрок тбилисского «Динамо» Гено Зария, живший через дорогу. Сейчас его дом разрушен. Где он сам — никто не знает.

На турбазе после прошлогодних боев поселили грузин­ские семьи, оказавшиеся без крова. Спальный корпус, судя по разрушениям, ожесточенно оборонялся. В комнатах раз­бросаны гранатометы, груды патронов, каски, бронежи­леты.

Штурмовавшие здание, похоже, всласть отвели здесь душу. В кастрюле, среди маковой соломки, плавали одно­разовые шприцы (готовили опиумный раствор и «коло­лись» им). На окровавленном топчане разбросано женское белье. Из распотрошенной дамской сумочки выпали се­мейные фотокарточки. Чуть поодаль из цветочной клумбы поднималась скрюченная в агонии рука.

На перекрестке, у моста через реку Келасури, мы едва не наехали на труп мужчины. На обочине я увидел еще несколько. Полуобгоревший труп одного из них глодала дворняжка. Всего насчитал одиннадцать тел, одетых в по­лувоенную форму. В траве лежали паспорта двух убитых:

Валерия Киртадзе, 1952 г. р., и Нугзари Месхи, 1958 г. р. В десяти метрах, не обращая на нас внимания, переговарива­лись три женщины. «Кто эти люди? Почему их не уберут отсюда?» — «Это охранники грузинского генерала Адамия. Пусть валяются: собакам собачья смерть».

Трупы этих людей — по варварскому обычаю — выста­вили на общее обозрение. Других по возможности предают земле. Рядовая для жителей военного Сухуми сцена: ста­рик с трудом тащит тележку, сзади ее подталкивает ста­рушка. На тележке друг на друге лежат три завернутых в одеяла трупа.

Над городом витает тошнотворная вонь разлагающейся плоти. Хотя центральные улицы уже очищены. Но как сказал мне заместитель премьера абхазского правитель­ства Леонид Лакербая, в домах и парках до сих пор много убитых. Кроме того, в городе еженощно вспыхивают пере­стрелки. Продолжаются погромы, появляются новые жертвы.

В районе Сухумской улицы мы остановились, чтобы расспросить дорогу. Мимо еле брел пьяный автоматчик с залепленным лейкопластырем глазом. За ним шли две женщины и юноша. «Куда ведешь людей?» — «Выяснить надо, кто такие. А то и шлепну по дороге. Обрыдла мне эта война». Один десантник предложил комбату «отнять у этого ублюдка автомат». Но приказ «соблюдать нейтра­литет» подавил эмоции.

Кто эти люди, установившие в Сухуми беспредел?

Ударной силой штурмовавших город были казаки. За ними шли абхазские, чеченский, осетинский, адыгей­ский — всего 10 батальонов. 1-я казачья сотня, захватив центр, осела в домах на улице Руставели. Командовал на этом участке походный атаман Кубанского казачьего вой­ска Николай Путько.

— Зачем вы приехали сюда?

— Я считал, что абхазский народ воюет за правое де­ло. Во всяком случае притязания грузин, на мой взгляд, здесь неосновательны. Некоторые из казаков приехали сюда, чтобы испытать себя.

— Вы видите, какой беспредел творится в Сухуми после его взятия абхазской армией?

— Да, то, что сейчас происходит в городе, не укладыва­ется ни в какие рамки. Творится необъяснимое. Людей, которые сейчас мародерствуют, я не видел на передовых позициях. Не могу предвидеть, что будет дальше. Террори­зируется даже русское население.

Абхазское правительство, по словам Путько, пообеща­ло казакам дома в Сухуми. Но сейчас мечта атамана, как я понял, — выбраться из этой «заварухи» живым. Вернуть­ся в Краснодарский край, где у него собственная ферма.

Ополченец (просил его фамилию не называть), при­ехавший воевать из Чечни, сказал, что после того, как основные части передвинулись к границе с Грузией, в го­род ворвались орды уголовников и просто любителей пожи­вы, Большинство из них — жители окрестных сел и близ­лежащих городков. Именно они, осатаневшие от запаха крови, пользуясь полным безвластием в городе, убивают, насилуют, грабят…

Другой — абхазский — боевик счел мой вопрос о маро­дерстве неуместным. «Слушай, — ответил он, — я, вернув­шись в Сухуми, нашел свои вещи в квартире соседа-грузи­на. О чем ты спрашиваешь?» Примерно то же сказал мне помощник председателя ВС Абхазии Беслан Барганджия. Создается впечатление, что власти Абхазии сознательно отдали свою столицу на разграбление.

Абхазское правительство не спешит в разрушенный город. Из представителей власти здесь лишь комендант города. Как ни допытывался, никто не смог вспомнить хотя бы один случай расстрела мародера. О том, что город наводнен оружием и оно не изымается, я уже не говорю. В здании штаба 23-й бригады грузинской армии, оборо­нявшей город, я видел штабеля противотанковых мин, гранатометов, ящики с боеприпасами. Вход в здание от­крыт для любого.

В день отъезда из Сухуми — 5 октября — в здание комендатуры меня не пустила охрана: «Приходи после­завтра, командир занят». На ступенях сидел пожилой чело­век, «Я русский, а меня выселили из квартиры, — сказал он. — Комендант дал документ, но он не помог». На клоч­ке бумаги, которую держал выселенный, было написано:

«Вселить (имярек) в его квартиру по адресу…»

В это время из комендатуры в окружении телохраните­лей быстрым шагом вышел абхазский лидер Владислав Ардзинба. Невидящими глазами он мельком посмотрел сквозь меня. К нему был единственный вопрос, который не нужно задавать: «Посмотрите вокруг: как вы, ученый в прошлом, постигавший — и весьма успешно — человече­скую мудрость, будете жить дальше с таким грузом в душе?»